— А если его там нет?

— Купол — лишь первая часть твоего пути, Влад. Ты должен пройти по землям диких Островов и найти второго Врага. Вот этого не сможет больше никто.

— Найти и убить?

— Да.

Я смотрел на Говорящего с Богами, чувствуя, как мои пальцы сами собой сжимаются на прикрытом чехлом грифе гитары. Вот оно — мое оружие. Единственное, доступное менестрелю. Я не мечник, я не гайд. Я не могу убивать.

Но если надо убить Врага?

— Потом я должен идти к гайду Вэйну. И убить Врага, который живет в его замке. Так? — я не спрашивал, я утверждал.

— Да, менестрель.

— Это смерть.

— Твоя жизнь — моя, — просто сказал Аскин.

Да, это так. И не важно, что лишь мы с Аскином знаем это. Я привык платить долги, а долг жизни — главный из них. Я заучил это еще в детстве, вместе с молитвой Ушедшим Гайдам и именами гайдов Бессмертных.

Я должен платить долги.

— Аскин, но ведь прошло двести лет с тех пор, как Бессмертные Гайды сокрушили Врага. Как смогли выжить пленные, если… — я запнулся. А как прожили этот срок сами Бессмертные Гайды?

Видимо, Аскин понял мою мысль. Он не стал отвечать, лишь достал из кармана и положил мне на колени сложенный вчетверо лист бумаги. Большой лист, если это карта, то очень подробная.

— Ты берешь карту?

— Я еще не решил, Говорящий с Богами.

Аскин пожал плечами.

— Решай до обеда, менестрель. Если ты не захочешь пойти, то сожги карту. А тело твое пусть будет у подножия сторожевой башни.

Я кивнул. Долги платят. Долг жизни — или послушанием, или жизнью. Иного не дано.

— Аскин, ты рассказал мне не все.

Он молча кивнул.

— Почему бежал плененный Враг? Почему вы так испугались его бегства?

Мгновение поколебавшись, Аскин сказал:

— Я отвечу на первый вопрос. Второй ясен и так — мы испугались, потому что Враг захотел убежать. Он не пытался, никогда. Он знал, что это ничего не изменит. А если Враг бежал — значит увидел надежду уничтожить нас.

Я кивнул, принимая ответ. Аскин встал и шагнул к двери.

Интересно, а действительно ли я люблю жизнь? Свою и чужую? И погибнут ли другие, если мое тело ляжет у подножия сторожевой башни гайда Ириана?

— Оставь тот порошок, что ты предлагал мне, — остановил я Аскина, уже стоящего на пороге. — Мне нужно петь перед уходом, а я лишился сна по твоей милости.

Аскин снизошел до быстрой улыбки.

— Я не сомневался в тебе, менестрель.

Кожаный мешочек с порошком лег на стол. А дверь за Аскином закрылась. Смогу ли я узнать его среди других Говорящих?

Вряд ли.

Высыпав порошок — черный и влажный, больше всего напоминавший пахотную землю, на ладонь, я проглотил его. Ни вкуса, ни запаха. Запил вином. Камни тепла тусклыми угольками легли на на стеклянное дно.

Глава вторая

Купол

После вчерашнего празднества зал успели убрать. Ни гайда, ни его мечников еще не было. Только беспамятные суетились между столами, вытирая последние жирные пятна и выметая из щелей в полу огрызки. Усевшись в уголке я следил за их возней, невольно вспоминая слова Аскина. Что же, по меркам предков все они — дети?

Беспамятным было от двадцати до сорока, не больше. Старые рабы редко прислуживают в замке, для них есть поля и мастерские. В замок берут молодых, ловких и красивых. На первый взгляд рабы мало чем отличались от тех же мечников. Одежда их была простой, но добротной и чистой. На поясах у некоторых имелись ножи — чтобы выполнять мелкие работы, резать живность. Движения быстрые, уверенные. Но вот если посмотреть в лицо — сомнений не будет.

— Добрый менестрель, не принести ли вам вина?

Я обернулся на подошедшего раба. Лет тридцать пять… или семнадцать, по меркам Аскина. Враг меня возьми, с чего лезут в голову эти глупости? Лучше думать о походе к Куполу…

— Добрый менестрель…

— Я слышу.

Раб замер, ожидая приказаний. Какой же он ребенок? Немногим меня ниже, руки сильные, мускулистые. Я победил Тива и стал менестрелем будучи куда моложе…

А этот — уже никем не станет. Глаза на красивом, тонком лице — пустые, выцветшие. Губы сложены в вежливой улыбке. На лбу, под аккуратно зачесанными волосами, едва заметное клеймо Острова Ириана. Он не стал глупее после того, как сделался беспамятным. И если начать его расспрашивать — поведает свое прошлое с точностью, доступной немногим свободным.

Он лишь не умеет пользоваться своей памятью без приказа. Скажи ему что делать — и он начнет работать, мгновенно обретая прошлые навыки и способности. Но вот вспомнить что либо для себя — не в состоянии. Лишь те обязанности, которые твердили ему при лишении памяти, накрепко засели в мозгу. Повиноваться гайду Ириану и его людям, не уходить за пределы Острова, а если уведут силой — не работать, не есть и не пить. Защищаться от зверей, сообщить мечникам, если вдруг заболеет. И никогда, никогда не поднимать руки на человека.

Вот пожалуй и все. Да и что еще нужно беспамятному — рабу своего Острова?

— Как тебя зовут? — упуская слово «раб», спросил я.

— Асан.

— Кем ты был прежде, Асан?

— Мечником гайда Кора, менестрель.

Беспамятный снова молчал, ожидая приказов. Он проживет долгую жизнь — убивать рабов позорно для воина, а похищать их нет никакого смысла. Мозг человеческий не выдерживает двойного беспамятства, и раб превращается в кретина, не способного даже питаться самостоятельно. Он будет жить долго у своего рачительного и доброго хозяина, беспамятный раб Асан. Но человеком уже никогда не станет.

— Принеси мне холодного белого вина, Асан, — сказал я. — Да побыстрее.

Беспамятный кинулся выполнять приказ, а я прикрыл глаза, отдыхая. Порошок Аскина подействовал, и мысли текли легко и плавно. Но в теле, напоминанием о бессонной ночи, осталась тяжесть.

Шум в зале понемногу стихал. Рабы закончили уборку и разбрелись по другим делам. Теперь наступит очередь поваров и девушек-прислужниц, которые вновь уставят столы едой и вином.

Так принято везде, во всех Островах. Дети, становясь взрослыми в двадцать пять лет, проходят испытание мечом и становятся воинами. Те, кто не могут поднять меч на человека, кто не способен убить с первого удара, умирают, или становятся беспамятными в собственном же Острове. А мечники, под предводительством гайда и стариков-мечников, берут оружие, совершают набеги на земли других островов и отбивают их налеты. Если они берут в плен вражеских мечников, то старики превращают тех в беспамятных, которые будут трудиться на полях и в мастерских. Та же судьба ждет и мечников Ириана, попадись они врагам.

Все просто и понятно. Это жизнь Островов, жизнь, в которой у каждого есть шанс дожить до старости и отдыхать под защитой юных мечников, окруженным любовью юных женщин, рядом с Бессмертным гайдом своего Острова. Лишь менестрели и Говорящие с Богами вне бесконечной войны.

Под каменными сводами банкетного зала застучали торопливые шаги. Бывший мечник Асан принес мне вино. Хорошее, прохладное, прозрачное как ключевая вода вино гайда Ириана…

Отпив половину кубка я посмотрел на раба.

— Ты хочешь вина, Асан?

— Да, добрый менестрель.

Он действительно хочет вина. Так же, как хочет вернуться на Остров Кора. Но между его желаниями и волей — стена беспамятства.

— Пей.

Я смотрел, как раб осушил кубок. Интересно, чувствует ли он благодарность под непроницаемой пеленой, окутывающей разум?

— У тебя есть дети, Асан?

— Да, добрый менестрель. У меня есть маленький сын.

— От беспамятной?

— Да.

— Кем бы ты хотел его видеть, когда он вырастет?

Мне показалось, что на мгновение взгляд беспамятного обрел четкость.

— Менестрелем.

— Почему?

— Менестрели не воюют. Их не делают рабами.

Меня пробила дрожь. Рабы не убивают, а менестрелей не убивает вообще никто. Но мне вдруг стало страшно рядом с несчастным рабом.

— Иди по своим делам, раб, — традиционной формулой отпустил я его. Асан снова был самым обычным беспамятным, которого смешно бояться и можно лишь жалеть. Он поклонился и пошел к двери, широкой, украшенной затейливой резьбой. В это мгновение он перестал выглядеть взрослым…